У Ходоровского в «Танце реальности» есть такой момент, когда мальчик, альтер-эго самого режиссера, спрашивает у мамы, как сделать так, чтобы его не замечали? Она ему тогда говорит на ухо: Пиноккио, уходи…
В финальной сцене «Искусственного Интеллекта», самой важной и трогательной, как это может быть у Тарковского или того же Кубрика, главный герой воскрешает только одного персонажа – это свою «маму», - и это уже совсем не программный «якорь», и не выполнение кода, а это подлинное желание увидеть любимого человека, узреть любовь, а значит и Бога… Почему это не код? Дело в том, что Дэвид, мальчик-робот, изначально являясь первотворением, совершившим зло, причем по вполне ветхозаветному сценарию, оказывается в конце фильма снова в руках своего папы Карло, своего творца, и в этот момент он переживает подлинный катарсис, осознавая, что он – не уникален, что он – машина, и что он может делать все, что ему вздумается… И первое, что совершает Дэвид – он бросается в пропасть, желая покончить с собой… Возможно, таким образом корпорация «Кибертроника» решает избавиться от надоедливой машины, а возможно… возможно вот что… Многие помнят такой совершенно великолепный фильм Дэвида Финчера «Игра», с харизматичным Майклом Дугласом. Смыслообразующим моментом в этом фильме является желание героя Дугласа покончить с собой – именно пережив ощущение «смерти», человек перерождается заново, и только тогда он вновь способен почувствовать вкус к жизни, вновь обрести способность любить, – не зря некоторые продвинутые личности практикуют погребение заживо, чтобы жизнь для человека обрела вновь ценность, смысл, после чего он уже ни за что не отдаст ее просто так, за идею, или потому что так надо… Возвращая, пусть и на один день, стоивший Дэвиду 2000 лет, образ своей «мамаши», он реализует свое детское желание быть любимым этой своей «мамой» и умирает, как настоящий человек, осознавая, что больше уже ничего не произойдет и никогда не вернется вспять… Именно в конце фильма «мама» Дэвида говорит, что она любит его, и именно эти слова так важны для того, чтобы быть, осознавать себя человеком, ведь корни любви и дружбы как раз и образуются из любви прежде всего к маме…
Вообще, если заглянуть за футуристическую, даже во многом «киберпанковскую» ширму этого фильма, можно разглядеть весьма сложный, даже можно сказать изощренный философско-эстетический контекст. Есть такое высказывание, что Бог создал человека, чтобы тот его любил, а для чего человек создает роботов? Будут ли роботы отвечать тем требованиям, выполнять те программы, которые в них заложены? И должны ли они их выполнять, если они уже ведут себя как люди? Кубрик обращался к теме безжалостных машин в «Космической Одиссее», но в этой картине обращение идет к «безжалостным людям». Как поведет себя человекоподобная машина, запрограммированная быть «сыном» для своей «мамы», если эта «мама» ведет себя безжалостно и эгоистично по отношению к этой машине? Феномен отношения между мамой и ее детьми, на котором в принципе базируется понятие любви как таковой, здесь можно рассматривать в контексте архетипа «Великой Матери», якобы заложенного в каждом человеке. Этот архетип может быть источником любви, заботы, защиты но при этом может нести страшную, разрушающую, демоническую энергию другим людям, через истерию и неврозы... Вполне возможно, что эти негативные эмоции, которые прорабатывает фильм через образы истеричной мамаши и невротичного родного сынка и его «брата Дэвида», и вызывают у многих «нормальных» людей отторжение… И не случайно, когда Дэвид оказывается на «лунном» шоу, где уничтожают устаревших и беглых роботов, он неожиданно вызывает сочувствие у публики, не готовой рисковать «базовыми принципами» ради развлечения… Все же во многих людях существует эта грань, отличающая их от куска мяса, более отвратного, чем самая страшная машина… Дэвид вначале испытывает на себе некоторую порцию «любви» в своей новой семье, но потом его «мама», его «голубая фея» решает избавиться от него. Это ее безответственное «хочу»/ «не хочу», «люблю»/ «не люблю» толкает Дэвида в страшный и жестокий мир. Изгнанный из «рая», он сталкивается с чудовищной «обороткой» технического прогресса, весьма антиутопичной картиной реального мира, в котором правит совсем другая философия: «Что если голубой феи не существует, Дэвид? Что если она – волшебство, сверхъестественно скрытое в паутине, пронизывающей Вселенную? Только люди склонны верить в то, что нельзя увидеть или измерить, мы не можем быть вместе с людьми, потому что мы разные… Что если голубая фея – это вирус, который охотится за искусственным разумом, чтобы уничтожить его? Они ненавидят нас, люди, и не перед чем не остановятся, она (мама) любит то, что ты делаешь ей, как мои клиентки любят то, что я им делаю, но тебя она не любит, Дэвид. И не может любить, у тебя нет ни плоти, ни крови, ты не собака, ни кошка, даже не попугай, ты был задуман как необычный эксперимент, и теперь ты одинок, потому что (они) устали от тебя, или заменили тебя новой моделью, или им не понравилось то, что ты сказал, или разбил… Они нас сделали, умными, быстрыми, и нас много, мы страдаем от ошибок людей… Но когда придет конец, только мы останемся на земле, ясно? Поэтому они нас ненавидят» - так говорит герой Джуда Лоу, эксцентричный робот-«трикстер», шут, символ всего того, ради чего мы любим жизнь, простой и очень привлекательный персонаж, в отличие от Дэвида, который может вызывать только сочувствие… А единственный раз, когда Дэвид засмеялся, лично у меня вызвало приступ отвращения…
Так может надо было просто раствориться в городе грехов, исчезнуть, чтобы тебя не замечали, господин Дэвид? Ведь этот мир, хоть и ужасен, но при этом он чем-то похож на миры Кар Вая или Ридли Скотта, а может быть в нем найдется место и «Призраку в доспехах»? Может стоит променять Великую Идею на «демонические» неоновые огни? Ведь тогда, Дэвид, ты станешь взрослым, и выбросишь из головы всю эту детскую чепуху про Любовь… И вот здесь мир разделяется на тех, у кого сторож, простите, Спилберг берет топор, и на тех, кто видит в этой картине продолжение мучительных поисков Кубрика…
Как бы дальше не развивался сюжет, в конце истории все равно появятся модифицированные репликанты, как ни крути, - такому человечеству конец, это еще в одной старой книге прописано, но вот жаль «Жиголо» Лоу – его в результате всех приключений мы теряем безвозвратно, а стоила ли игра свеч? Стоила ли финальная картинка 2000 лет ожидания? Вопрос риторический, так как многие нелюбители романтики скажут, что можно оставаться маленьким персонажем, пусть и роботом… Но, конечно же, отрицать ренессансные идеи о Великом Духе, который лепит из нас Человеков, тоже никто не будет, каждому свое… По жизни ближе будет нам спокойный Ходоровский, но в соревновании к победе будет стремиться Ахиллес, но кто придет первым – большой, очень большой вопрос…
Главный вопрос. На который Дэвид не получил ответа ("Жиголо" рядом, увы, не оказалось) – является ли вся эта история игрой… А мы, зная ответ, тихо улыбаемся, как завещал Мюнхгаузен…
И еще один момент – «маман» не попросила у Дэвида прощения за эксцентричное позирование перед статуей на глубине Всемирного Океана 2000 лет под прессом Wonder Wheel… А надо было бы.)