Любимая тема режиссера Дэвида Мишо — волчьи законы нашей жизни. Об этом его дебют в полном метре "По волчьим законам" (ближе "Животное царство" — "Animal Kingdom"), приз кинофестиваля Сандэнс 2010, в котором, на фоне войны полиции и гангстеров Мельбурна, рассказывается печальная история молодого отпрыска мафиозной семьи. Он мог бы вернуться в общество, но груз наследственного цинизма и окружающего беспредела оказался роковым. Взгляд на человеческую природу, конечно, мрачноватый, без розовых очков, взгляд мизантропа, но свою позицию, что века гуманизма, христианства и возрождения не сделали человека необратимо цивилизованным, не смогли вытравить из сапиенса пещерную дикость и жестокость, что сама цивилизованность в значительной степени фикция и метафора, Мишо обосновывает очень доказательно. Для этой темы он выбирает разные декорации и австралийская пустыня как сцена для спектакля "Ровер" одна из самых подходящих. И в сущности дело не в месте и времени действия, а в неприкаянности и жесткости-жестокости отдельно взятого человека в ответ на суровые реалии, потере веры и оптимизма и собственной эгоистической зацикленности. Видимо, отчасти (только отчасти) фильм пересекается с нашумевшим фильмом Джеймса Франко по роману Кормака МакКарти "Дитя божье" (не берусь утверждать, пока не посмотрю).
В интервью по поводу фильма режиссер Дэвид Мишо упомянул, что мучил сценарий лет 10 еще до "По волчьим законам"; основную сюжетную нагрузку и смысл картины видит в отношениях персонажей Пирса и Паттинсона, которым сделал много комплиментов, искрах взаимного понимания и сочувствия, если не любви, между зачерствевшим бродягой и потерянным неприкаянным подростком с мозгами младенца. И открестился от намеков критиков на пост-апокалиптическое содержание картины — происходящее не более чем метафора современной Австралии и ее вероятного ближайшего будущего, противостоящей во многои благополучному и сытому Западу, неспешно обсуждающему мировые кризисы и позволяющему себе многочасовые ежедневные сиесты. Пока Голливуд щекочет нервы зрителям придуманными хоррорами, в некоторым частях земного шара социальный хоррор стал нормой жизни.
Работу по подготовке сценария, которую Мишо обычно выполняет сам в долгих и муторных творческих поисках, в этот раз он разделил с Джоэлом Эдгертоном. Надо сказать, что с суровыми законами австралийской глубинки Эдгертон знаком не понаслышке, странствия по дикой Австралии уже выпадали на его кинематографическую долю. Когда-то он спасался от преследования колониальных властей в компании с Хитом Леджером — австралийским Робином Гудом 19 века Недом Келли ("Банда Келли"), которого повесили вопреки общенародной петиции о помиловании. Дикие нравы австралийской глуши испытывал на себе также и Гай Пирс в криминальной драме Джона Хиллкоута "Предложение", где его персонаж, отчасти вынуждаемый обстоятельствами, отчасти в праведном гневе, убивает в упор своего старшего брата-бандита. Некая преемственность с этими фильмами в "Ровере" безусловно есть.
История проще не бывает — угрюмый неразговорчивый Бродяга без цели колесит по австралийской глубинке, пока шайка бандитов не угоняет его машину, которая ему очень дорога по скрытым до финала обстоятельствам. После угона его странствия обретают направление и цель, а монотонность будней разнообразит подобранный на дороге дефективный недоросль — брат одного из угонщиков, раненый и брошенный на произвол судьбы. О нем надо позаботиться, чтобы не загнулся до времени, а его болтовня, нескладность и жажда тепла и поддержки заставляет вспомнить Бродягу, что он еще скорее жив, чем мертв.
Актерская игра заслуживает высшей оценки. Гай Пирс — сначала персонаж-загадка, человек без судьбы, без имени, джокер из колоды, который может оказаться чем угодно. Постепенно оказывается, что ему совершенно нечего терять, он выжжен изнутри, "давно мертв" с его слов, и уже лет 10 колесит по пустыне по инерции. Пирс внешне выглядит немного как Квазимодо, хоть и без горба, кособоко, неприглядно и бомжевато, но мощная харизма, внутренняя сила и нерастраченные запасы любви, проявляющиеся не совсем типичным манером, прорываются сквозь эту шелуху по мере развития сюжета, делая его обаятельным и заслуживающим сочувствия.
Герой Роберта Паттинсона, Рей, задумывался как луч света в темном царстве насилия, толика легкомыслия во мраке, и даже как комический персонаж. Его легкомыслие или недомыслие действительно несколько разбавляют мрачную безысходность ситуации. Однако при всей своей душевной хрупкости и даже юродстве он быстро учится рядом с Бродягой сначала стрелять, а потом задавать вопросы, и пробовать на вкус слово месть. Роб играет неожиданно впечатляюще — мимика, голос, жесты — и составляет неплохую компанию Пирсу.
При всей видимой простоте фильм довольно головоломный и оставляет много вопросов, как чисто технических сюжетных (например, по какому принципу Бродяга оставляет или не оставляет кого-то в живых, и т.д. и т.п.), так и философских — о нашей человеческой природе, муках совести, семейной близости и ассимптотических пределах эволюции человеческого социума. Картина на редкость целостная в своей атмосферности. Деградация духа и физическая разруха — выжженная степь, пустынные дороги с брошенными развалюхами-машинами, заброшенные поселки, опустившиеся люди-тени, маньяки с большой дороги и циничные служители закона, тотальное коварство — усиливают и умножают друг друга. А музыка (от стильной этники до попсы) и в целом ни на секунду не смолкающий звук гипнотизируют и затягивают.
Картина далека от классического экшена, хотя все время что-то происходит и по формальным признакам ее можно отнести к роуд-муви. Некоторые моменты воспринимаются совершенно как артхаус и поэма абсурда, хотя история по сути совершенно реальная человеческая драма, но все в целом стильно и оригинально.
Хочется подытожить работу Мишо как :"Не ждите Апокалипсиса, господа, он уже случился, мы в нем живем... " Но, возможно, в нем больше веры в людей, чем он демонстрирует, и он просто привлекает внимание вполне вменяемого человечества к наболевшему?